Я могла войти в ее память с мягкой тряпкой, но вошла с огнем: чтобы навсегда, чтобы наверняка.
«Поспи. Просто и без снов».
— О, и ты здесь!
— Ну-ка, сядь.
Страаааах…
«Надо обернуться», — подумала я и вдруг поняла, что хочу этого.
Ленгли усадила Каору за стол, развернула стул и оседлала его — точно напротив. Солнце вызолачивало мокрые волосы Нагисы, капли на его халате. Солнце било ему в лицо, но он, щурясь, смотрел только на меня. «Он хуже видит левым глазом. На две диоптрии», — вспомнила я.
— Доигрываешь в мои игрушки? — спросил Каору.
— Сюда смотри.
Ленгли вытащила из рюкзака длинный пистолет и положила его на стол, а рядом — блистер таблеток.
— Что это? — Каору улыбался мне. Честно, ярко и открыто, а у меня за спиной спала Элли.
Я ждала ответа Аски и повторяла как заклинание: «цианистый калий, цианистый калий, цианистый калий…»
— Нитроглицерин.
— А, — сказал Каору и впервые посмотрел на Ленгли. — А за что?
— За все хорошее.
Она тоже улыбалась: брезгливо и снисходительно, а ладонь ее лежала на рукоятке пистолета.
У Нагисы за ухом мыльная пена, разглядела я. Трость подрагивала у меня в руке, и я чувствовала: еще немного, еще несколько слов, обращенных ко мне, и я рассыплю трость в пыль.
Для начала — трость.
Каору покачал головой и с треском вынул таблетку, положил ее на язык.
— Воды можно?
— Так жуй.
Он дернул челюстью и принялся жевать: медленно, как рептилия. Аска гладила тремя пальцами ребристую рукоятку оружия и не отводила глаз от лица Каору. Сцена была гадкой, как комок блевотины, их взгляды хотелось отмыть, хотелось отмыть себя, хотелось…
Каору глотнул.
— ВсК.
— Нет. Не всК, — ответила Аска. — Следующую.
— Следующую, — протянул Нагиса, вертя блистер пальцем. — И сколько всего мне их съесть?
— Все десять штук.
— Но мне же будет больно, — улыбнулся Каору. — О-очень больно.
— У тебя в любом случае заболит. Или голова от нитроглицерина, или кусок руки от карбида молибдена. Жри давай.
Аска подняла пистолет и приставила его к плечу Каору.
— Рей, — позвал он. — И ты что, так это оставишь? Это же для тебя шоу. Сделай что-нибудь.
«Сделай что-нибудь!»
… Каору гладил ее щеки, и с них слезала кожа. Он уже умел контролировать карминную дрожь, а я не умела ничего — только смотреть, только пытаться что-то почувствовать. Девочка умерла, и только тогда он меня отпустил.
«Сделай что-нибудь!»
— Она занята, — любезно сообщила Аска сквозь грохот света, грохот пульса. — Рей думает и приходит к правильным выводам.
— Рей, — прошептал Каору. — Я приду вечером, Рей. Пусть рыжик думает, что она может меня держать. Я приду.
— А ну закрой рот и жри! — прикрикнула Ленгли.
«Это как свист кнута», — поняла я. Мне было холодно, и ремешки бюстгальтера стали острыми от пота.
— …Я приду, — шептал Каору, и я видела только его глаза. — Я приду, мы разогреем саке — сильно разогреем, и когда оно закипит, я волью тебе его…
— Приходи.
Свет померк.
Я подошла к столу и положила на него трость. Алюминий покрылся коркой окалины, ручка сгорела у меня в ладони. Трость изогнулась, как лук, а резиновый набалдашник тяжелыми каплями стекал на пол.
Я вдохнула дым горящей резины, дождалась, пока смрад взорвется болью под переносицей, и повторила:
— Приходи.
18: Цветок ненастья
Я остановилась только у лестницы.
«Плохо как. Совсем плохо».
Плохо было то, что я ушла — нет, сбежала, — оставив там Элли. Плохо было сердцу, и совсем уж плохо — ногам. Я провела перед лицом рукой. За ладонью оставался призрачный след, колени отказывались служить, и кто-то очень умный шептал:
«Ты сама позвала его. И он ведь придет».
— Давай, давай, — сказала Аска. — Вот сюда.
Меня подтолкнули, почти пронесли немного, а потом я присела, ощущая спиной ровную поверхность.
— Молодец, молодец, — приговаривала Ленгли. — Умница.
Она уминала мне плечи, усаживала, подпирала. «Это общежитие, — думала я. — Сейчас коллеги пойдут на первый урок. Нет, нет, не надо мне сидеть».
— Руку дай… — вспыхивали слова. — Нет, черт, шею… Ага, вот так!
Укол. Шепот о том, что Акаги дала ей этот шприц, что все ненадолго станет хорошо, какие-то химические термины… Аска держала руку — ту самую, перебинтованную, и я чувствовала жар. И чувствовала: мне лучше настолько, что я готова спрашивать.
— Он придет?
— Нет.
— Нет?
— Нет, я сказала.
«Нет». Аска смотрела мне в глаза, я видела ее одобрение.
— Он стал таким, чтобы растормошить меня, — сказала я.
«Я знаю», — кивнула Аска.
…А потом ему понравилось. Так иногда бывает, когда сводит с ума боль, а потом — близкий человек, который не становится ближе. Будить можно поцелуем, можно — ударом по голове. В конце концов, заставлять кого-то жить — это уже насилие.
Новая порция наркотика ускоряла меня, свет стал просто светом, звук — звуком.
— Это прошлое, которое над тобой не властно, — сказала Аска и уселась рядом. — Делай, наконец, выводы.
— Почему… Почему тогда я его боюсь?
Она поджала губы и кивнула:
— Глупо не бояться Нагису. Другое дело — смывать мозги в унитаз при одном его виде.
Аска повернулась ко мне:
— Кукла Каору Нагисы существует только вот здесь, — она ткнула пальцем мне в лоб. — В твоей памяти.
«Нет-нет, с Каору нельзя как с тростью! — говорил ее взгляд. — Но и ты не…»
Не — кто? Я не знала, как это назвать. Думать вдруг стало так сонно, стена стала такой удобной, и слабость понимания охватила меня всю. Я поскребла горло, нащупывая пуговицы.
— Ох ты ж боже мой, — вздохнула Аска и ослабила мне ворот блузки. Ее лицо застыло, а потом расплылось в улыбке.
— Боже мой, — зачем-то повторила она, все еще улыбаясь, и встала.
— Куда ты?
— СБ забрала Элли. Надо изловить их до того, как они захотят тебя.
Аска постучала в дверь рядом со мной, показала язык и скрылась на лестнице.
Я попыталась подняться, но не успела. Дверь распахнулась, и мне только и осталось, что смотреть снизу вверх, как в коридор выглядывает Синдзи.
— А… — сказал он, поднимая на лоб очки. — Аянами? Вы?
Я сидела на полу, сминая полы пальто, сжимая кулаком расстегнутый ворот блузки.
— Доброе утро, — сказала я. Мне было легко и немного совестно.
— Что вы… Давайте, вставайте, я вам помогу! В медчасть? Вызвать Акаги?
Он помогал мне держаться на ногах, и это было тоже легко и тоже — совестно. Потому что я уже могла стоять сама.
— Если можно — чаю.
Когда он моргнул и несмело улыбнулся, я добавила:
— С сахаром.
* * *
— …Мы вчетвером там лежали в темноте, и знаете, было весело. Горный кемпинг, вокруг — никого, а я рассказываю страшные истории. Эжен потребовал, чтобы я потом водил его в туалет. Девочки были против, но и сами боялись. Наутро я узнал, что Эжен все-таки переспал с Рин.
Синдзи потер подбородок и рассмеялся.
— Знаете, смешно так. Я заснул, и не помню, какую страшилку рассказал последней. Может, даже что-то про Ангела.
«Смешно», — соглашалась я. Чай был самый обыкновенный: из пакетика, квартира у Икари-куна — в меру замусоренной, но здесь было хорошо. Он открыл окно, чтобы я не слышала запахов, дышал в сторону — по той же причине.
И Синдзи действительно хорошо рассказывал. Смешно.
Наши кресла стояли рядом, и мы смотрели, как за окном — огромным окном — облака превратились в бледную сеть, поймавшую небо. Солнце пока не попадалось: он прожигало невод насквозь и обрушивалось на предгорье.
Под ногами сейчас и мокро и противно, и можно даже напрячься и представить себе весну, — но это все там, внизу. А здесь есть чай и тишина.
— У вас какой урок?
— Э-э… Третий, кажется.
— Третий. Мы можем пойти вместе.
«Скажет о том, что подумают другие, — я обижусь», — загадала я.
